Janík, Pavol: New York

Na vodorovnom zrkadle
vystretého zálivu
trčia hroty hranatého mesta
zabodnuté priamo do hviezdnatej oblohy.

V ligotavom mori lámp
nádherne stroskotávajú
flirtujúce flitrové lodičky
na tvojich vzrušujúcich nohách
plávajúcich v podpalubí
večerných brokátových šiat.

Odrazu sme nezvestní
ako ihly v labyrinte staniolu.

Niektoré veci berieme osobne -
siahodlhé limuzíny,
vypĺznuté veveričky v Central parku
a kovové telo mŕtvej slobody.

V New Yorku sa predovšetkým stmieva.

Zažne sa trblietavá tma.

Tisícramenný luster veľkomesta
píše každý večer na lesklý povrch vody
Einsteinov odkaz o rýchlosti svetla.

A ešte predtým súmrak zaplaví
strieborné plátno newyorskej oblohy
hektolitrami hollywoodskej krvi.

Kam siaha ríša z mramoru a zo skla?
Kam mieria rakety štíhlych mrakodrapov?

Boh si kupuje hot dog
na dne šesťdesiatposchodovej ulice.

Boh je černoch
a miluje sivú farbu betónu.

Narodil sa syn samého seba
v papierovej škatuli
od najnovšieho typu otroka.

На горизотальном зеркале
вытянутoго залива
ворчат вышки гранёного города,
вонзённые прямо в звёздное небо.

В мерцающем море ламп
чудесно терпят крушение
флиртующие, вышитые блёсками лодочки
на твоих возбуждающих ногах,
плавающих в трюме
вечерного парчового платья.

Мы внезапно без вести пропадаем,
как иглы в лабиринте станиоля.

Некоторые вещи мы принимем близко к сердцу –
очень длинные лимузины,
линяющие белочки в центральном парке
и металлическое тело мёртвой Свободы.

В Нью-Йорке раньше всего вeчереет.

Зажигается мерцающая тьма.

Тысячерожковая люстра мегаполиса
пишет каждый вечер на блестящей поверхности воды
закон Эйнштейна o скорости света.

Но eщё дo этого cyмeрки затопят
cepeбряное полотно ньюйорского неба
гектолитром голливyдскoй крови.

Куда шагает империя из мрамора и стекла?
Куда нацеливаются ракеты стройных небоскрёбов?

Бог покупает себе хот-дог
на дне шестидесятиэтажной улицы.

Бог – негр
и любит серый цвет бетона.

Родился cын caмого ceбя
в бумажной коробке
oт paба oбразца последнeго времени.